Ты всё просишь меня «Напиши. Напиши, как получится»,
говоришь, что тебе интересен мой нынешний быт,
говоришь, мол, представь: вот он, поезд, ты — чья-то попутчица,
откровения легче под стук паровозных копыт.
Только что я тебе напишу, если это лишь снится мне,
на перронной, холодной скамье распластавшейся ниц,
если всё, что держу в кулаке, оказалось синицами,
многочисленной стаей ненужных, бескрылых синиц,
если срок не пришёл даже в шутку писать эпитафии -
но смеяться «Припарки помогут ожить мертвецу».
Лучше думать, что всё — результат перемен в географии
(понимаешь, потеря лица мне совсем не к лицу...),
лучше врать или просто скрывать, только чтоб без истерики,
в нашем возрасте как-то неловко за выспренность фраз.
От Москвы до окраин, когда-то далёкой, Америки
разбросало безжалостно то, что осталось от нас.
Мы бродяжим по свету, друг другу с надеждой аукая,
становясь постепенно к себе нетерпимей и злей.
Вынимаю оружие - даром, что я близорукая, -
попадаю, не целясь, в летящих ко мне журавлей.
И пикируют птицы, как-будто снимается хроника,
замедляясь, кружатся над сумрачной зеленью крон,
и, остывшая, кровь журавлиная капает тоненько
на асфальт, на скамейку, на серый, безлюдный перрон.
Исчезают вдали поезда, всё шальные да скорые,
лишь успеть бы запрыгнуть в последний вагон на бегу.
И мелькают в окне окаянные дни, про которые
я так сильно хочу рассказать, но никак не могу...
(с) Юлия Драбкина